Кольцо (Кольцо Кассандры). Страница 2

Со временем совместные прогулки участились, хотя свиданий друг другу они не назначали. Просто, закончив работать, Дольф шел в парк, и нередко Кассандра оказывалась там в то же самое время.

Они чувствовали себя хранителями старого замка, попечителями игравших возле пруда детей. Парк как бы стал их совместным владением, и это ощущение приносило им обоим радость. Дольф и Кассандра рассказывали друг другу о своем детстве, делились планами и мечтами. Кассандра с детства хотела стать актрисой, чем приводила в ужас своего почтенного отца. Девочка отлично понимала, что путь на сцену ей заказан, но мечтала о том, что когда-нибудь напишет пьесу. Кассандра очень любила слушать, как Дольф рассказывает о своем литературном труде, о начале писательской карьеры, об успехе первого романа. Он еще не успел свыкнуться со своей славой. Он приехал из Мюнхена в Берлин семь лет назад; пять лет назад выпустил свой первый роман; три года назад купил автомобиль, еще через год — старинный особняк в Шарлоттенбурге. Все это казалось ему каким-то чудесным сном. Глаза Дольфа светились восторгом и радостным изумлением, и от этого он казался моложе своих лет. Нет, Дольф Штерн еще не был пресыщен — ни жизнью, ни литературой, ни любовью.

Кассандра слушала его рассказы затаив дыхание. В его устах книги и истории делались реальными, оживали, и в такие минуты Кассандра чувствовала, что тоже наполняется жизнью. Шли недели, и Дольфу казалось, что затаенный страх, видевшийся ему в ее взоре, постепенно исчезает. Теперь во время их встреч в парке Кассандра вела себя иначе — веселее, раскованнее, радостнее.

Однажды, когда они прогуливались по берегу, вдыхая аромат свежего весеннего ветерка, Дольф как бы в шутку спросил:

— Знаете ли вы, как сильно вы мне нравитесь?

— Значит, вы напишете обо мне книгу?

— Вы считаете, я должен это сделать?

Кассандра на миг опустила глаза, потом, взмахнув ресницами, покачала головой:

— Нет, не думаю. Обо мне писать нечего. В моей жизни не было ни побед, ни достижений, ни свершений. Вообще ничего.

Синие и черные глаза продолжили этот разговор без слов — время для откровений еще не наступило. Потом Дольф спросил:

— Вы так думаете?

— Это правда. Я родилась, живу, потом умру. За мою жизнь мне предстоит переменить множество нарядных платьев, посидеть на тысяче банкетов, бесчисленное количество раз сходить в оперу… Больше в моей жизни ничего не будет.

Кассандре было всего двадцать девять лет, но она давно уже свыклась с мыслью о том, что от судьбы ей ждать нечего.

— А как же ваша пьеса?

Она лишь пожала плечами. Ответ был очевиден. Клетка, даже если она из золота, все равно клетка. Но Кассандра беззаботно рассмеялась:

— Поэтому сами видите, моя единственная надежда на славу и бессмертие — это вы. Вставьте меня в роман, превратите в какой-нибудь экзотический персонаж.

Дольф не осмелился сказать ей, какое место она занимает в его воображении. Он взял ее под руку и так же шутливо ответил:

— Договорились. Готов учесть ваши пожелания. Кем вы хотели бы быть? Какая профессия кажется вам достаточно экзотической? Хотите, сделаю вас шпионкой? Хотите — хирургом? Может быть, любовницей какого-нибудь знаменитого человека?

Кассандра скорчила гримасу:

— Нет, Дольф, все это скучно. Дайте-ка подумать…

Они сели на траву, и она, сняв широкополую шляпу, распустила по плечам свои светлые локоны.

— Пожалуй, сделайте меня актрисой… Примадонной лондонской сцены… А потом… — Она наклонила голову и, сверкнув перстнями, стала накручивать прядь волос на палец. — А потом я поеду в Америку и стану там звездой.

— В Америку? А куда именно?

— В Нью-Йорк.

— А вы там бывали прежде?

Она кивнула:

— Да, мы ездили с отцом, когда мне исполнилось восемнадцать. Эта была сказка…

Кассандра запнулась. Еще чуть-чуть — и она начала бы рассказывать Дольфу, как их принимали в Нью-Йорке миллиардеры Асторы, а в Вашингтоне сам президент. Но говорить всего этого не следовало — Кассандра не хотела произвести впечатление, она хотела, чтобы Штерн стал ее другом. Не стоит играть с ним в эти великосветские игры, подумала она. Каким бы знаменитым Дольф ни стал, ему все равно никогда не сделаться своим в мире знатных и богатых.

Оба они это понимали, но никогда вслух на эту тему не говорили.

— Так что там было? — спросил Дольф. Его худощавое красивое лицо было совсем рядом.

— Мы оба буквально влюбились в Нью-Йорк. Особенно я.

Кассандра вздохнула и несколько печально посмотрела на пруд.

— Нью-Йорк похож на Берлин?

Она пренебрежительно покачала толовой, словно от этого движения Шарлоттенбургский замок и прочие берлинские красоты могли рассеяться как туман.

— Нет, Нью-Йорк — он удивительный. Он новый, современный, деловой, волнующий.

— Вы хотите сказать, что Берлин — город скучный? — не выдержав, рассмеялся Дольф. Ему германская столица до сих пор казалась центром мира, городом, к которому подходили все те эпитеты, которыми Кассандра наградила Нью-Йорк.

— Вы надо мной смеетесь, — с упреком сказала молодая женщина, но в ее взгляде упрека не было.

Она успела полюбить эти совместные прогулки. Все чаще и чаще Кассандра находила время, чтобы ускользнуть из дома, оставив позади все повседневные заботы, и оказаться в парке как раз в то время, когда Дольф выходил на прогулку.

Он ласково посмотрел на нее:

— Да, не стану отрицать. Надеюсь, вы не в обиде?

— Нет. — Помолчав, она добавила:

— У меня такое чувство, будто я знаю вас лучше, чем кого бы то ни было на всем, белом свете.

Дольф испытывал то же самое, и это вселяло в него тревогу. Кассандра превратилась для него в недостижимую мечту, иллюзию, обретавшую реальность лишь на время кратких свиданий в парке.

— Вы ведь поняли, что я хотела сказать?

Штерн кивнул, не находя нужных слов. Он не хотел бы испугать ее. После этого прогулки могли прекратиться.

— Да, я понял.

На самом деле он понял ее гораздо лучше, чем ей могло показаться. Охваченный внезапным безумным порывом, Дольф взял ее за хрупкое запястье и прошептал:

— Не выпить ли нам чаю?.. У меня дома?